Итак, про российско-американские переговоры сказать нечего, мол, хорошо уже, что состоялись…
И, конечно же, я вспомнил, как участвовал однажды в переговорах на высоком уровне, про которые тоже сказать было нечего, кроме самого их факта проведения. Дело было в 1994 году, когда мне довелось сопровождать в ходе визита в Афганистан российского министра иностранных Андрея Козырева, - я напросился в его журналистский пул.
У власти в Кабуле были тогда моджахеды. Те самые, что за два года до того, в апреле 1992-го, свергли последнего прокоммунистического лидера страны Наджибуллу, нашедшего убежище в здании ООНовской миссии в Кабуле. До зверского растерзания талибами Наджибуллы оставалось около двух лет, "Талибан" победоносно войдет в столицу, заставив бежать оттуда моджахедов, только в сентябре 1996-го.
Кабул мы увидели в руинах. Это было, скорее, результатом не советской военной интервенции, а борьбы за власть между победителями "шурави" (советских) - лидерами афганских таджиков во главе с Бурхониддином Раббани и Ахмад Шах Масудом (ныне покойными), с одной стороны, и Хекматиаром, самым авторитетным на тот момент пуштуном(вполне себе живым и чрезвычайно активным до сих пор, тридцать с лишним лет спустя, - с другой.
Некоторое подобие "водяного перемирия" между враждующими фракциями моджахедов было достигнуто только после того, как президент Раббани согласился отдать Хекматиару почетный пост премьер-министра Афганистана. Однако в Кабул ему и его сторонникам въезд был закрыт, и "инженер" Хекматиар (так его уважительно называли, поскольку он учился в Кабульском университете) вынужден был обосноваться в своей резиденции в местечке Чарасияб в 30 километрах от Кабула.
Перед Козыревым задача стояла непростая, - Россия при Ельцине пыталась исправить ошибки прошлых лет, допущенные Москвой, забывшей напрочь про Афганистан после вывода оттуда советских войск в 1989 году. Восстановление отношений невозможно было без попытки замириться со всеми главными моджахедами.
Сначала посетили Кабул, встретились с президентом, профессором теологии Раббани, а потом volens-nolens пришлось навещать премьера. Самым сильным впечатлением от поездки в Чарасияб были куры, разлетавшиеся с громким кудахтаньем и клубами пыли из-под колёс козыревского кортежа.
Каким-то странным образом я не был выведен из комнаты переговоров даже тогда, когда там остались только члены делегаций в узком составе. Очевидно, лохматого и хмурого, меня приняли за афганца или таджика в составе козыревской делегации.
Хекматиар выглядел возбужденным, глаза его блестели и на встрече с высоким российским гостем он казался слегка обкуренным. Не выдам много секретов из той беседы, во-первых, потому что их не было, - обычный восточный "рахат-лукум", а во-вторых, и не помню уже ничего. Кроме одного момента...
Неожиданно хозяин довольно резко спросил Козырева:
- А почему Россия печатает нам афгани (национальная денежная единица), и все их передаёт Раббани, а я, премьер-министр, ничего не получаю из этого?!
Похоже, главу российского МИД этот вопрос застал врасплох, он что-то начал объяснять, видимо, обещая исправить эту оплошность. Так или иначе, независимо от возникшего "денежного" недопонимания, визит тот не сильно улучшил отношения Москвы и Кабула.
Надо заметить при этом, что свежие, хрустящие афгани, изготовленные на Пермской фабрике Гознака отчего-то ценились на "чёрном рынке" в Мазари-Шарифе в середине 1990-х значительно дешевле старых, довоенных. У меня их, дешевых, ещё осталось…
! Орфография и стилистика автора сохранены
